Светлана, спасибо за сказки. Читала с огромным удовольствием  [взломанный сайт]  Я поискала еще.... Позвольте добавить)))

БЕГУЧАЯ СКАЗКА  ИмантЗиедонис

Бегучий Листок сорвался с макушки дерева.
Он летел вниз и слышал, как стонут вокруг комары:
— Бегучий Листок! Бегучий Листок падает!.. А Бегучий Листок летел и думал, что он — Летучий Листок. Но тут упал на дорогу и сразу понял — надо бежать!

Всё вокруг бежало: огонь в небо, вода в море, и даже сердце убегало куда-то.
Бегучий Листок подобрал свои краешки, точно так, как девушка подбирает подол длинного платья,  и пустился бежать.

-"Быстрее! Быстрее!" - думал он на бегу.
Вдруг он увидел на -дороге что-то дырявое. Это был Дырявый Зуб. Он тоже бежал.
— Ты куда бежишь? — крикнул Бегучий Листок.
- За сахаром!
Бегучий Листок помчался дальше и увидел на дороге что-то белое. Он подумал, что это сахар, но это была Снежная Баба.
— Куда, Баба, бежишь?
— От дождя убегаю.
Побежал дальше Бегучий Листок, и скоро его догнал Дождь.
— А ты, Дождь, куда бежишь?
— За облаком! Без облака я пропаду! Без облака мне лить неоткуда!
Все вокруг бежали — кто за облаком, кто за сахаром. Волна за волной. Цыпочки за пяткой.
«А я-то за кем бегу?» — думал Бегучий Листок, но не мог подумать как следует—боялся, что ноги вперёд убегут. Поди потом догоняй собственные ноги.

Бегучий Листок бежал и поглядывал по сторонам.
В придорожных канавах полно было опавших листьев. Они никуда не бежали.
«В чём дело?» — подумал Бегучий Листок и сбавил скорость.
У дороги рос Подорожник.
— Почему ты не бежишь? — наивно спросил его Бегучий Листок.
— Я расту, брат, и цвету как могу,—отвечал Подорожник,— но если тебе нужно бегающее растение — обратись к Перекати-Полю. Только его не видно нигде. Убежало, брат.
К вечеру добежал Бегучий Листок до куста бузины, забрался под ветки переночевать и сразу почувствовал рядом что-то тёплое. Здесь было гнездо, в котором лежали три яйца.
Бегучий Листок забрался в гнездо, успокоился, пригрелся и крепко заснул.
— Ох, как не хочется вставать! — говорил он на следующее утро.— Ещё бы поспать часочек... Ну почему я должен всё время бежать, бежать, бежать?!
— Ничего не поделаешь, друг,—сказало Самое Старшее Яйцо.—Ты должен бежать, чтоб часы не остановились.
— Неужели остановятся?
— Конечно. Все бегут и думают, что бегут, потому что часы бегут. Ерунда. Часы — ленивы. Они не сделали бы ни шажка, ни секундочки, если б не видели, что все бегут и надо бежать. Они бы спрятались где-нибудь в тёмном уголке, засунув стрелки за пазуху. Поэтому из каждого дома кто-то бежит, убегает, чтоб показать часам пример. Вчера из нашего гнезда убежало Бегучее Яйцо.
Из него никогда не вылупится птенчик, у него в желтке — бегучая мысль. А теперь и ты беги дальше, ведь ты же — Бегучий Листок.
И Бегучий Листок побежал дальше.
Вчера я случайно видел его.
Он бежал через большое поле, и он крикнул мне, сложив ладони трубочкой:
— Иди домой! Погляди, не встали ли часы. Скажи им, что мы бежим!
Я пошёл домой и сказал часам:
— Не тикайте так жалобно и не думайте снова встать. Посмотрите, как все бегут ради вас.

Бегучие Реки,
Ползучие Раки,
Плывучие Рыбы,
Шальные Собаки...
И люди, и звери, и звёзды бегут —
Секунды,
минуты,
часы
берегут.
Я видел, как после вечерней зари
По улице к морю
Бегут фонари,
А в небе бегут, догоняя часы,
Созвездие Девы и Гончие Псы.

А бывает, что поздно ночью вдруг забьётся на верёвке Бегучая Простыня. Вы только не пугайтесь, не думайте, что это привидение. Это просто — Бегучая Простыня из Бегучей Сказки.

СКАЗКА С ПУГОВИЦЕЙ Имант Зиедонис

Пуговица и Шпилька сидели в кафе.

Пуговица была молоденькая, а Шпилька повидала немало и была в жизни немного разочарована, потому что никогда не могла отличить настоящие волосы от искусственных.

— Главное,—говорила Шпилька,—берегись, чтоб тебя не пришили.

Пуговица слушала разинув рот.

— Всякие иголочки теперь водятся,—продолжала Шпилька.—И ниточки. Пришьют за милую душу.

Пуговица напугалась. Кое-как допив кофе, она бросилась бежать и дома сразу спряталась под кровать. А под кроватью Шило валялось, которое, как ни крути, было похоже на иголку.

— Как жизнь, Пуга? — приветливо сказало Шило.

— Нормально,—ответила Пуговица, вскочила в ужасе на стол и бросилась в кисель. В киселе было как-то спокойней.

Вылезши из киселя, Пуговица отряхнулась. Шило пока не пришивало. Зато неподалёку Пуговица увидела Вилку. Лежит, не шевелится! Но уж если тебя пришьют вилкой! Вот ужас-то!

Содрогаясь, Пуговица выскочила на улицу. А на улице — ёж! Вот где иголочки!

Пуговица побежала по тротуару, вдруг видит — телевизионная башня! Игла! Ужас! Ужас! Если такая пришьёт—о-го-го!

Пуговица прыгнула вправо-влево — и упала в грязь. Пока вылезла — все дырки грязью позабивала. Побежала домой, к киселю поближе. С ним как-то спокойней. Уж кисель никогда не пришьёт, разве немного замочит.

Вдруг видит Пуговица: на углу автомат с газировкой.

У автомата Молния стоит. Не та, что в небе гремит, а та, на которую куртки застёгивают.

Молния пить хотела, а трёхкопеечной монеты у неё не было.

— Эй, Кружочек! —крикнула она Пуговице.—Иди-ка сюда, я тебя в автомат брошу, пить охота.

— Я не Кружочек. Я — Пуговица.

— А где ж твои дырки? Как Пуговица ты не проходишь. Глянь в зеркало.

Пуговица глянула — и верно: все дырки забились грязью.

— Ты, наверное, Вилка,— смеялась Молния, блистая медным зубом,—или ложка? А может, ты—самолёт?

— Я — Пуговица.

— Коррова ты! — грубо сказала Молния и толкнула Пуговицу плечом.

Стал собираться народ. И тут откуда ни возьмись — Иголка.

— Иди-ка сюда,—поманила она Пуговицу пальцем.—Пой-дём-ка к Нитке.

Пуговица совсем растерялась, и Иголка отвела её к Нитке. Нитка сурово глянула на Пуговицу:

— Ты где пропадала?

— Да я так...

— Служила?

— Да нет, я с киселём...

— Ах, ты была свободна,—сказала Нитка и прочистила Пуговице иголкой один глазок.—Это хорошо.—И она прочистила другой глазок.—Хорошо быть свободным.—И она прочистила третий.— Но в киселе нет счастья, надо делом заниматься.— И она прочистила Пуговице последнюю дырку и тут же иголочкой её и пришила.

Пуговица огляделась. Рядом с ней были пришиты и другие пуговицы, которые всё время застёгивались. Всё вокруг было застёгнуто.

Даже небо. Днём застёгнуто оно на Солнечную пуговицу, ночью — на Лунную.

А там далеко-далеко, в глубине небесного свода, всегда мерцают над нами звёздные пуговички. Они держат на себе огромные миры, чтоб те не рассеялись в пространстве.

СУНС ФУНС Имант Зиедонис

Уже и ленты жаловались, шарфы, и помпоны на шапке: дескать, Ветер им житья не даёт, поймать норовит.

Но больше всех сердилась Причёска. Она говорила, что у Ветра нет ни стыда ни совести, ему безразлично, что нынче в моде. Короче, Причёска пошла в магазин, купила полкило колбасы и колбасу эту отдала псу, которого звали Фунс. А по-латышски «пёс» будет — «сунс». Вот и получился у нас — Сунс Фунс. Причёска отдала ему колбасу, чтоб он Ветер поймал и желательно — растерзал.

За колбасу Сунс Фунс был готов на всё. Не то что Ветер, он мог Тайфун взять за горло.

Кроме того, у Сунса были с Ветром старые счёты. Когда Фунс был ещё щенком, Ветер дразнил его и щекотал.

Сунсу Фунсу было тогда очень щекотно. Он смеялся и смеялся и пересмеялся в конце концов, весь смех высмеял, осталась у него на сердце одна только злоба.

Вот и сейчас Ветер дразнил его. Сунс Фунс ел колбасу, а Ветер выхватывал из-под носа колбасный дух. Колбасу-то Фунс лапой придерживал, а запах удержать никак не мог. А кому нужна колбаса без запаха?

УУУУУ! уууууу! Вииии!/— загудела вдруг пустая бутылка. Это в бутылке выл Ветер.

Сунс кинулся на бутылку, схватил её за горлышко и кинул в пруд.

Бурлюр-мурлюр! — булькнула бутылка, захлебнулась и утонула.

И тут же десяток ветропузырьков, ветерков-пузырьков, эдаких бурлюрмурлюрчиков, взлетели в воздух и уселись на верёвку. А на верёвке висела простыня. Бурлюрмурлюрчики попрыгали, повертелись, покрутились и вдруг свились в один вихреветерок, захлопали простыней.

Сунс Фунс схватил простыню за хвост, втащил в дом и принялся терзать. А бурлюрмурлюрчики шмыгнули в открытую дверцу печки, вместе с огнём фыркнули в трубу.

Сунс Фунс выскочил в сад.

А ветер на крыше баловался с дымом, скручивал дымовые кольца, бросал их в небо.

Труба радовалась. Она пела и выла, обнявшись с Ветром. Увидевши Сунса Фунса, Труба и Ветер засмеялись и слепили из дыма огромного Чёрного Слона.

Вот огромный Чёрный Слон!
Сунса Фунса слопал он,—

запели они, и Чёрный Слон вдруг ринулся вниз, размахивая дымным хоботом.

Сунс еле успел отскочить в сторону, и Слонище промчался мимо, влетел в одуванчики и рассыпался — растаял в небе. А из одуванчиков вслед за Слоном поднялось в небо облако пуха.

А Ветер тем временем выкатил из трубы новые чёрные мешки дыма. Мешки эти покатились по крыше и вдруг превратились в стадо диких кабанов. Сунс отпрыгнул — кабаны ввалились в одуванчики, и новое облако пуха поднялось над землёй.

— Однако! — воскликнул Сунс Фунс.— Дымных свиней тут ещё не хватало!

Чтобы успокоиться, он понюхал одуванчик — и тут же пушистая шапка-головка рассыпалась, разлетелась в стороны.

— Однако! — воскликнул Сунс.

Он снова фыркнул, и новая пухголова разлетелась перед его носом.

— Да у них ветер внутри! — закричал Сунс Фунс, схватился лапами за нос и вдруг ясно почувствовал, как Ветер бегает по его собственному носу: туда-сюда, туда-сюда.

— Сунсы добрые! — закричал Сунс.— То есть люди добрые! У меня Ветер в носу.

И он побежал в свою конуру.

Он бежал, бежал, бежал, и чем быстрее он бежал, тем сильней свистел у него в носу ветер: фии-фаа! фии-фаа!

Сунс сунул нос в миску с водой, и миска забурлила: бурлюр-мурлюр!

Сунс Фунс ещё и нос из миски не вынул, а увидел вдруг одним глазом, как Ветер теребит хвост коня.

Волей-неволей пришлось Фунсу задуматься. Он стал чесать лапой за ухом.

«Надо подумать,— думал он,— надо подумать».

Так он чесал за ухом и думал, но придумал только то, что само придумалось.

— Слушай,— сказал Сунс Коню.— Зачем ты разрешаешь Ветру дуть себе в хвост?

— Пускай дует, куда хочет. И в хвост и в гриву.

— Знаешь что,— сказал Фунс,— сунь на минутку хвост в озеро. Ветер выскочит, и тут я его схвачу.

Задом наперёд Конь подошёл к озеру, а сунуть хвост в воду не смог — Ветер играл хвостом, трепал его, теребил.

— Ладно,— сказал Сунс,— теперь всё понятно. Ветер сидит у тебя в хвосте. Сейчас я его оттуда выгрызу. Ты только не лягайся. Сунс подпрыгнул и вцепился в хвост Коню.

— Ну как дела? — спросил добродушный Конь.— Поймал, что ли?

— Не знаю. Надо подумать.

Так Сунс Фунс висел на хвосте и думал, но придумал только, что надо крепко, очень крепко задуматься.

Тут Конь взмахнул хвостом, отмахиваясь от слепня, и Сунс упал на землю.

— Ищи ветра в поле,— сказал Конь и умчался, а Сунс Фунс побежал в поле.

Это было ржаное поле. А над полем, над колосьями ржи, гулял, конечно, Ветер — Ржаной ветер.

Посреди поля лежал большой камень. Сунс Фунс взобрался на камень и увидел, как по полю катятся ржаные волны. Ветер играл колосьями ржи — и качалось поле, плескалось и перекатывалось, как море, как прибой.

Два часа бегал Сунс Фунс по полю, охотился на Ржаной ветер и к вечеру совсем, бедняга, выбился из сил. Вывалив язык, побрёл он домой.

А навстречу — Янцис. Печальный, тихий.

— Что с тобой? — спросил Сунс.

— Влетело мне,— сказал Янцис и махнул рукой.

— Влетело? — удивился Фунс.— Это Ветер в тебя влетел?

— Какой там ветер! Мать мне дома целую бурю устроила!

— Бурю? Но буря — это сильный ветер. Значит, Ветер в тебя и влетел.

— Тьфу! — плюнул Янцис.— Чего ты пристал? Я тебе говорю: мне здорово влетело. Мать бурю устроила! Понял? Сунс Фунс уселся на землю и стал чесать лапой за ухом. «Буря и Ветер,— думал он.— Кабаны и Слоны. Одно влетает — другое вылетает. Что же делать? Как жить дальше?»

— Слушай, Янцис,— сказал Фунс.— Объясни мне, пожалуйста, где эта буря, которая в тебя влетела? Где она?

— В груди, друг,— сказал Янцис.— В душе.

— А выдохнуть её никак нельзя?

— И то верно, друг,— сказал Янцис.— Надо выдохнуть.— И он достал из кармана такую дуделку-сопелку.

Янцис дунул в дуделку — послышался первый тоскливый звук,— и дрогнуло сердце Сунса Фунса, подпрыгнуло куда-то вверх, а обратно не вернулось.

Янцис играл, и Сунс Фунс чувствовал, как проходит его злоба, а остаётся только тоска по ушедшему дню, по Ветру, который так красиво, как настоящий пёс, завывал в трубе, и главное — печаль по колбасе, которую он давно съел.

Сунс Фунс поднял голову и стал тихонько подвывать Янцису и его дуделке-сопелке.

Нынче и прежде, во все времена, воют собаки, когда трубит труба, играет могучий орган или простая гребёнка поёт сквозь папиросную бумагу о путях-дорогах Ветра в большом мире.